В советской литературе длительное время Сергей Миронович Киров (настоящая фамилия Костриков), со дня рождения которого сегодня исполняется 115 лет, рисовался твердокаменным большевиком-ленинцем, которого якобы убили "подлые враги народа" - троцкисты, зиновьевцы, бухаринцы. Уже на следующий день после теракта в Смольном (1 декабря 1934 г.) в сообщении ЦК ВКП(б) о Кирове писали как о коммунистическом святом: "Потеря товарища Кирова, любимого всей партией и всем рабочим классом СССР, кристально чистого и непоколебимо стойкого партийца, большевика-ленинца, отдавшего всю свою яркую славную жизнь делу рабочего класса, делу коммунизма, является самой тяжелой потерей для всей партии и страны Советов за последние годы". Целям прославления Кирова и воспитания ненависти к мнимым "врагам народа" должны были служить и скоропалительные переименования в честь Кирова многих городов, поселков, районов, площадей, улиц, предприятий. В числе переименованных оказался и бывший губернский город Вятка. Вслед за этим в печати стали расписывать на все лады непримиримую борьбу Кирова с антипартийными оппозиционерами, "фашистскими наймитами", "агентами международного империализма" и другими "врагами партии и народа". Одновременно раздувались кировские боевые подвиги на полях сражений Гражданской войны, ему приписывалось даже создание Волжско-Каспийской военной флотилии. Вплоть до наших дней в литературе иногда по-прежнему утверждается, что Киров - член большевистской партии с 1904 г., что он к концу 1916 г. возглавлял большевистскую группу во Владикавказе.

Впервые дооктябрьский большевизм Кирова поставил под сомнение профессор Ростовского университета А.И. Козлов. Проанализировав статьи Кирова за время с марта по июль 1917 г. во владикавказской либерально-буржуазной газете "Терек", сотрудником которой тот долгое время состоял, Козлов доказал, что Киров в тот период был сторонником буржуазного Временного правительства и преклонялся перед Керенским. Не случайно статьи Кирова того времени не включались в сборники его произведений, а их упоминание или ссылки на них были строго запрещены.

Оценивая программу Временного правительства и призывая к объединению вокруг него, Киров в марте 1917 г. однозначно заявлял: "И каждый из нас должен сделать эту программу своим гражданским евангелием и неустанно идти по пути ее осуществления теми приемами и способами, которые преподаются Временным революционным правительством совместно с Петроградским Советом рабочих депутатов". Весьма примечательно, что большинство в Петроградском Совете и, значит, руководство им в то время принадлежало меньшевикам и эсерам (председателем Петросовета был видный меньшевик Николай Чхеидзе, его заместителями - социалист-революционер Александр Керенский и меньшевик Михаил Скобелев).

В статьях "По пути к свободе", "В ногу с революцией" и др. Киров звал к поддержке Временного правительства, полагая, что "свободы, проводимые в жизнь этим правительством, - это те самые реформы, которые написаны на знаменах революции". "Пока правительство твердо идет по этому пути, идет в ногу с революцией, - уверял Киров, - рабочим слоям нет оснований роптать на тех, в чьих руках теперь власть". Создание коалиционного правительства после апрельского кризиса власти, вхождение в него шести министров-социалистов он расценил как "блестяще прошедший первый акт русской революции", который открывает собою огромное поле для укрепления завоеванных позиций.

Представляет несомненный интерес и расхождение позиций Кирова и Ленина в период Первой мировой войны. Ленин, как известно, ратовал за превращение империалистической войны в гражданскую. Киров, судя по его выступлениям в газете "Терек", придерживался иного мнения. В августе 1914 г., выражая веру в успех России в войне, он, в частности, утверждал, что "едва ли современники прошлых войн видели то настроение, которое господствует в настоящую минуту. Не слышно ни одного выкрика, нет самоуверенности и кичливости, есть только одно сознание чрезвычайной важности переживаемого момента и отсюда - спокойствие и твердость. И чем больше это станет проявляться, тем полнее будет успех".

Испытывая "большое моральное удовлетворение относительно состояния души русского народа", Киров заявлял: "Трудно поверить, что кто-нибудь мог себе представить то огромное нравственное могущество, которое проявила Россия с первого момента войны. Точно сказочный луч, озарила Россию война, и вся страна преобразилась. Вместо серенького, постоянно пьяного, иногда невинно мечтающего народа, начинающего привыкать к праздности, ко всякому воздействию, перед нами встал огромный народ с мощным и, как скала, твердым и спокойным духом... Нужны деньги, народ даст их. Теперь он не страшится ни налогов, ни других новых повинностей, он трезв, духовно силен и материальные блага он найдет. Не может не найти!"

Чем не буржуазная и чуть ли не процаристская позиция товарища Кирова?!

В октябре 1917 г. Владикавказский Совет, в котором преобладали меньшевики и эсеры, направил Кирова на II Всероссийский съезд советов рабочих и солдатских депутатов. В анкете, представленной съезду, сообщалось об отсутствии во Владикавказе большевистской организации и наличии объединенной социал-демократической организации. Официальное отношение Владикавказского совета к вопросу о власти было выражено меньшевистско-эсеровским требованием: "Вся власть демократии!"

Увидев изменение политической обстановки после прихода к власти большевиков, Киров начинает переориентацию, делает первые поспешные шаги к большевизму, к Ленину. На словах он отрекается от меньшевиков и правых эсеров, однако не порывает с ними окончательной связи: по возвращении на Терек Киров становится активным участником "социалистического блока", в который вошли меньшевики, эсеры, большевики и народные социалисты. Выступив 4(17) ноября 1917 г. во Владикавказском совете с докладом о событиях в Петрограде, Киров дал прямо противоположную оценку свергнутому Временному правительству и восхвалял действия Петроградского военно-революционного комитета, созданного, по его утверждению, пролетариатом и гарнизоном столицы исключительно для защиты Петрограда, который Временное правительство решило изменнически сдать врагу. Произнеся немало напыщенных фраз во славу "третьей Великой русской революции" и сделав реверанс Ленину, который якобы жил ранее не за границей, не в Германии или Швейцарии, а "в лачугах питерских рабочих", Киров в заключительном слове утверждал: "Меньшевики и правые эсеры определенно хотят распять крестьянство и пролетариат..."

Посмотрим на роль Кирова в дальнейших событиях.

В марте 1918 г. на II съезде народов Терской области была провозглашена Терская советская республика. Показательно, что Киров не был членом этого правительства, не входил он и в большевистский комитет, организованный тогда же во Владикавказе, хотя в советской литературе много говорилось, на основе рептильных мемуаров, написанных после его смерти, о руководящей роли Кирова в борьбе за советскую власть в этом регионе. Очевидно, большевистское лицо Кирова к этому времени еще четко не проявилось.

Старый большевик, член партии с 1902 г., Ю.П. Бутягин, работавший бок о бок с Кировым во Владикавказе и в Астрахани, сообщал в ЦК РКП(б) в июле 1921 г. о прошлом меньшевизме Кирова, о том, что партбилет им был получен в Астрахани в 1919 г., что в 1917 г. его знали на Кавказе как меньшевика. Возражая против выдвижения Кирова на пост председателя Комиссии по чистке партии, Бутягин писал о нем: "Прибыв на Кавказ... работал в буржуазных газетах... Авторитет его сейчас в Горреспублике (г. Владикавказ) крайне низок: даже [на выборах] в парткомитет, в Горсовнарком и на областной конференции рабочие его забаллотировали, так что назначение его [в] Комиссию по чистке партии на Кавказе усилит только расхлябанность партии".

Важным источником для оценки политического лица Кирова представляется также приложенное в копии более раннее письмо, очевидно, того же Бутягина на имя Александра Шляпникова, члена Центральной комиссии по проверке и очистке партии, в ответ на запрос последнего по тому же вопросу:

"Товарищ Шляпников!

На Ваш личный запрос о кандидатуре тов. С.М. Кирова [в] Председатели комиссии по очистке партии считаю нужным сообщить следующее:

Тов. Киров, как оратор, пользуется в массах известной популярностью, но за ним нет почти никакого стажа практической партийной и сов[етской] работы, которую он или не может вести, или осторожно уклоняется от нее, ограничиваясь главным образом выступлениями на зав[одах] или широких собраниях. До [19]18 г. он состоял в рядах меньшевиков. В 1918 г. обнаруживал неуверенность в победе советской власти, долго колебался и лавировал. Официально в партию вступил только в 1919 г. В проявлении и проведении партийной линии был дипломатически осторожен, но не настолько, чтобы не было известно, что до X съезда РКП(б) он был одним из самых активных троцкистов среди руководителей кавказской группы тт., боровшейся с дисциплинированными членами партии, выдержанными сторонниками платформы 10-ти, совершенно недопустимыми мерами и средствами, [что] не помешало ему молчаливо объявиться сторонником платформы 10-ти, когда определилось за ней большинство, без необходимых объяснений прошлого поведения.

Предполагаю, что он по своему бюрократическому уклону и половинчатости может проводить платформу 10-го съезда не хуже и не лучше, чем проводил троцкизм на Кавказе или в Горреспублике".

В связи с последним фактом нельзя не отметить, что позднее Киров стал одним из самых яростных борцов против троцкистов и других оппонентов Сталина. В угоду Сталину именно по предложению Кирова, чем он потом особо похвалялся, в октябре 1926 г. на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) Троцкий и Каменев были выведены из состава Политбюро ЦК, а Зиновьев - отстранен от руководства Исполкомом Коминтерна. За это Киров удостоился чести быть избранным в 1926 г. кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б).

Киров играл активную роль в проведении "красного террора" в Астрахани и в Азербайджане в годы Гражданской войны, он призывал "пролить еще новые потоки крови врагов рабочего класса". Став в конце февраля 1919 г. председателем Временного военно-революционного комитета Астраханского края, Киров в обращении к рабочим и трудящимся провозгласил: "Мы должны воплотить в жизнь принцип - кто не работает, тот не ест - и ввести классовый паек, единственно справедливый". Своим первым приказом предписал "провести немедленно в жизнь сокращение хлебного пайка до основной нормы".

Частые перебои в снабжении продовольствием, прежде всего хлебом, привели к антибольшевистским выступлениям. Рабочие, недовольные плохим питанием, недостатком хлеба, потребовали увеличить продуктовый паек. Сводка политотдела Кавказско-Каспийского фронта за 8 марта 1919 г. сообщала: "Рабочие, часть гарнизона требуют свободную торговлю, закупку, провоз хлеба", "население враждебно относится к мобилизации. Солдатки, не получающие с сентября... пособия, возмущаются, говоря: "Советская власть хочет нас уморить с голода". В селах масса дезертиров... Крестьяне окончательно отказали продать для нужд армии скот..."

Тысячи рабочих заводов и фабрик Астрахани, включая рабочих военных заводов, бастовали. Рабочих поддержали красноармейцы некоторых частей. Забастовка фактически превратилась в выступление против советской власти под лозунгом "Долой комиссаров!".

Перепуганные власти для подавления выступления рабочих бросили максимальное количество войск, включая революционных матросов Астрахано-Каспийской военной флотилии. Астрахань была объявлена на осадном положении. Приказ об этом подписали председатель Реввоенсовета Каспийско-Кавказского фронта Мехоношин, председатель Временного военревкома Киров и командующий красной военной флотилией Сакс. Вышедшие на улицы рабочие и красноармейцы объявлялись бандитами. Приказ предписывал "сопротивляющихся советской власти расстреливать на месте... У всех отказавшихся работать немедленно отобрать продовольственные карточки... Желающие есть должны встать немедленно на работу. Особому отделу немедленно произвести самое строгое расследование и всех виновников предать суду военно-полевого революционного трибунала". Киров, кроме этого общего приказа, в своем особом приказе потребовал "беспощадно уничтожить белогвардейскую сволочь".

Так как рабочие оказывали лишь пассивное сопротивление карателям, больше митинговали, их выступление было быстро подавлено и потоплено в крови. В расправе с рабочими отличились революционные матросы флотилии и чекисты особого отдела, причем против забастовщиков применялись все виды оружия, включая пулеметы и артиллерию. В приказе от 12 марта 1919 г., написанном Кировым и подписанном вместе с ним также Мехоношиным и Саксом, радостно сообщалось: "Белогвардейцы и все враги рабоче-крестьянской власти... разбиты... И, конечно, не жалким проискам шкурников, прикрывшихся почетной блузой пролетарской, покушаться на непобедимую мощь социалистической России, на которую сейчас с трепетными сердцами смотрят пролетарии всего мира".

Имеется еще одно свидетельство того, что творилось в Астрахани в 1919-1920 гг., где находился Реввоенсовет и штаб 11-й армии и где одним из главных администраторов был Киров. Некто А.П. Мачевариани, вероятно, рядовой коммунист и честный человек, очевидец событий, в письме Калинину в июне 1920 г. сообщал: "Население в течение полутора лет буквально голодает, комиссары живут по-хански, швыряя народное достояние по личному своему усмотрению... Что же касается продовольственных пайков, то они существуют только на бумаге, но по ним буквально ничего не выдают, разве только иногда выдадут гнилую воблу или селедку, от которой большинство граждан отказываются, несмотря на голод... Администраторы, окружив себя своими знакомыми дамами и друзьями, творят безобразия, вызывая раздражение трудового Рабоче-крестьянского класса". Автор письма, кроме того, сообщал Калинину, что чекисты-особисты Новиков и Атарбеков "терроризировали население Астрахани" так, что астраханцы избегали даже проходить мимо Особого отдела. "Несознательные граж[дане], а их очень много в г. Астрахани, - писал Мачевариани, - проклинают советскую власть, обвиняя партию коммунистов в целом".

В августе 1919 г. Киров, как новоявленный оракул, вещал о том, что революционный пролетариат России "прямо пойдет по широкой дороге в царство коммунизма, сокрушит все препятствия и завоюет себе весь мир во что бы то ни стало". Киров, похоже, упивался своим краснобайством. Будучи низкорослым, он во время своих многочисленных речей, находясь на трибуне, как бы вырастал в собственных глазах, возвышаясь над внимавшей ему аудиторией, чувствовал себя Демосфеном. Не случайно, видимо, сменил он свою исконную, скромную фамилию Костриков на более внушительную - Киров, производную от имени Кир (греч. "господин", "владыка").

В речах нередко Кирова "заносило" вплоть до прославления анархии. В докладе "Текущий момент и международное положение" на 3-й Астраханской губернской партконференции в ноябре 1919 г., заявив, что "окончательно, бесповоротно сокрушить капиталистический строй - наша задача", Киров хвалился: "На Северном Кавказе... мы действовали умело. Мы создали там Анархию, возбуждая одну группу [населения] против другой - и старались в это время организовать рабочих. И это нам удалось. Мы должны создать международную анархию, которая должна предшествовать установлению (в тексте ошибочно напечатано "восстановлению". - Н.Е.) коммунистического строя в мировом масштабе. И это нам удастся".

Находясь на посту секретаря ЦК КП(б) Азербайджана (1921-1925 гг.), Киров, пользовавшийся безусловной поддержкой первого секретаря Закавказского крайкома партии Орджоникидзе и генсека ЦК ВКП(б) Сталина, "в борьбе за нефть", - по образному выражению видного режиссера и писателя-драматурга Резо Габриадзе, - "пол-Баку уложил". Габриадзе относил Кирова, как и других наиболее одиозных коммунистических вождей, к сатанинским личностям, отмечая при этом, что небезызвестный Берия - кировский выдвиженец. Этот бывший мусаватист и мелкий шпик в 1919 г., переметнувшийся потом к большевикам и пробравшийся в их рядах на высокие посты в партийно-государственном аппарате, воздавая "должное" Кирову, в своей лживой книге, получившей последнюю при Сталине Ленинскую премию, писал в 1938 г.: "Азербайджанская коммунистическая партия во главе с товарищем Кировым быстро разгромила национал-уклонистов.

Бакинский пролетариат, верный интернациональному знамени Ленина-Сталина, выступил в первых рядах борцов за образование и укрепление Закавказской Федерации".

А ранее, в 1935 г., под редакцией Берии в Баку спешно был выпущен сборник "Сергей Миронович Киров в борьбе за нефть".

Поставленный в 1926 г. во главе Ленинградской парторганизации, Киров стал верным оруженосцем Сталина. Попытка некоторых старых членов партии в Ленинграде напомнить о небольшевистском прошлом Сергея Мироновича, о его сотрудничестве в буржуазной газете кадетского толка во Владикавказе была грубо пресечена: этим лицам, как тогда говорили, "дали по морде".

Киров, будучи первым секретарем Северо-западного бюро ЦК ВКП(б) и Ленинградского губкома (затем - обкома) ВКП(б), был непосредственно причастен к жестокому насилию над крестьянством во время коллективизации и "ликвидации кулачества" на Северо-Западе СССР. О положении раскулаченных в местах высылки свидетельствует письмо-обращение в ЦИК СССР, относящееся к 1930 г.: "Убытку от нас не было, а в настоящее время чистый убыток... Все отобрали и выслали. И никто не побогател, только Россию в упадок привели... народ мрет, оттаскиваем по 30 гробов в день. Нет ничего: ни дров для бараков, ни кипятку, ни приварки, ни бани для чистоты, а только дают по 300 граммов хлеба, да и все. По 250 человек в бараке, даже от одного духу народ начинает заболевать, особенно грудные дети, и так мучаете безвинных людей".

Киров делал все для форсированного осуществления сталинской политики принудительной коллективизации, увлеченно и грубо отстаивая сталинскую "генеральную линию партии". 6 августа 1932 г. в "Правде" была напечатана речь Кирова на совещании руководителей районного звена Ленинградской области. Было это накануне принятия Закона от 7 августа 1932 г. "Об охране общественной собственности", который сам Сталин среди "своих", в партийном аппарате, откровенно назвал драконовским. По этому закону, прозванному в народе "законом о пяти колосках", тогдашние крестьяне приговаривались к смертной казни и лишь при смягчающих обстоятельствах - к десяти годам лишения свободы с конфискацией всего имущества. Так что же говорил Киров в своей речи, предваряя этот драконовский закон? А говорил он буквально следующее: "Наша карательная политика очень либеральна... Мне кажется, что в этом отношении колхозные и кооперативные организации пора приравнять к государственным, и если человек уличен в воровстве колхозного или кооперативного добра, так его надо судить вплоть до высшей меры наказания. И если уж смягчать наказание, так не менее как на 10 лет лишения свободы". Под этот закон зачастую подводили многодетных матерей, не знавших, как и чем накормить своих голодных детей, и уличенных в сборе колосков на колхозном поле.

Видимо, не случайно в Казахстан, чрезвычайно тяжело пострадавший от голода, для проведения хлебозаготовок, осуществлявшихся повсеместно с применением массовых репрессий против "саботажников", Сталин в конце лета 1934 г. направил не кого иного, как Кирова. Именно летом, до поездки в Казахстан, в речи на областном совещании инструкторов сельских райкомов ВКП(б) в Ленинграде Киров хвастливо обещал: "В ближайшие два-три года второй пятилетки развернутся в нашей великой стране и особенно в сельском хозяйстве такие гигантские новые производительные силы, которых еще никогда не видел мир".

Киров пел соловьем, не переставая постоянно восхвалять мировую революцию, высокопарно говорить о марксизме-ленинизме и до тошноты прославлять "великого кормчего", "вождя народов". Выступая незадолго до своей смерти, 10 октября 1934 г., на пленуме Ленинградского областного и городского комитета ВКП(б), он снова лихо утверждал: "И сейчас, когда во всем мире "идея штурма зреет в сознании масс", когда поднимается волна революционных боев, мы должны еще лучше, еще яснее понимать, какое могучее оружие дали Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин международному движению. Марксизм-ленинизм - это действительно настоящая и единственная наука... Не владея ею, нельзя победно совершить мировую революцию. Но так как мы с вами выросли и воспитались в той партии, которая сейчас является руководящей силой Коммунистического Интернационала, той партии, которой руководит величайший из ленинцев - товарищ Сталин, мы сумеем теорию марксизма-ленинизма использовать для того, чтобы добиться победы коммунизма во всем мире". В другой своей речи, на партконференции в Ленинграде, Киров провозгласил: "Трудно представить себе фигуру гиганта, каким является Сталин..."

Никто, пожалуй, из партийных руководителей так самозабвенно не пресмыкался перед Сталиным, как Киров.

Киров энергично проводил выселение из Ленинграда в северные студеные широты десятков тысяч "классово чуждых элементов" (музыкантов, врачей, адвокатов, инженеров, научных работников и пр.), включая стариков и старух, обрекая их на голод и холод, на скорую смерть. Жестоко попирая гражданские права проживавших под Ленинградом (с XIII века) российских финнов (ингерманландцев), права, гарантированные советским правительством по мирному договору 1920 г. с Финляндией, Бюро Ленинградского обкома ВКП(б), руководимое Кировым, 4 марта 1930 г. постановило выселить местное население под предлогом "обеспечения безопасности границы рядом с Ленинградом". И финны были выселены в далекие от родных мест края. Часть из них оказалась там, где развернул свои владения знаменитый Вятлаг, в котором на лесоповале трудилось немало интеллектуалов.

Ленинградский вождь был одним из инициаторов погрома ученых Российской академии наук, находившейся до 1934 г. в Ленинграде, по сфабрикованному "делу академика Платонова". Киров совместно с членом президиума ЦКК ВКП(б) Фигатнером, председателем правительственной комиссии по проверке аппарата Академии наук, в "немедленной" телеграмме Сталину и своему "личному другу", председателю ЦКК ВКП(б) и наркому РКИ Орджоникидзе 20 августа 1929 г. испрашивал их согласие на привлечение ОГПУ к "техническому выполнению операции" против академиков. Такое согласие, конечно, было получено, и "операция" закрутилась. Ученым приписали вредительство, создание контрреволюционной организации с целью свержения советской власти и установления в стране конституционно-монархического строя.

Жертвами "Академического дела" оказались свыше 500 сотрудников Академии наук, в их числе - крупный, незаурядный ученый-историк Сергей Платонов, который до ареста возглавлял Археологическую комиссию, был директором Пушкинского дома и библиотеки Академии наук, председателем комиссии по изданию сочинений Пушкина. Газета "Известия" по этому поводу уже в наше время писала: "В бесконечном ряду преступлений, совершенных коммунистическим режимом в отношении своих граждан, репрессии к сотрудникам Академии наук... отличались особым цинизмом и жестокостью. По сфабрикованному по инициативе высших партийных лиц и осуществленному чекистам "Академическому делу" 525 сотрудников Академии наук в мгновение ока лишились работы, многие из них оказались за тюремной решеткой, а немало ученых впоследствии просто уничтожили. Так методично и целенаправленно, по хорошо разработанной схеме уничтожался цвет нации, ее невосполнимый генофонд". Ошельмованный академик Платонов умер в ссылке в Самаре. В ссылку в Алма-Ату был отправлен Евгений Тарле, в Уфу - Михаил Любавский. Несколько человек 10 мая 1931 г. были приговорены к расстрелу, 18 человек - к десяти годам концлагерей. Из лагерей и ссылок вернулись менее половины осужденных по "Академическому делу".

Оправдывая расправу с учеными, Киров "привязал" их к "правым", возражавшим против форсированных темпов коллективизации и необоснованных репрессий против крестьянства. Предвосхищая будущую расправу с Бухариным, Рыковым и их сторонниками, Киров утверждал, что "программа правых является родственной по духу, по идеологии, по крови, кругу идей этих Платоновых, Устряловых и иже с ними".

Нельзя забывать, что в ведении Кирова, заправлявшего на северо-западе СССР, находился могильно-мрачный Беломорлаг, что на строительстве Беломорско-Балтийского канала трудились сотни тысяч заключенных - советских рабов, подневольным трудом которых фактически без каких-либо механизмов, лишь с помощью кирок и тачек, в труднейших природных условиях за 20 месяцев был пробит канал протяженностью свыше 200 километров. Киров, говоря об этом канале, забыл хотя бы словом обмолвиться о роли в сооружении канала многих тысяч несчастных невольников, лишенных свободы сталинским режимом. Однако Мироныч не преминул отметить "героический подвиг" чекистов, которые, по его словам, "буквально чудеса сделали". При этом он умолчал, конечно, о том, сколько человеческих жизней под "мудрым" руководством Сталина и Кирова "творцы чудес" кудесники-чекисты во главе с Ягодой загубили на этой "великой социалистической стройке".

Очень сомнительно утверждение о нравственной "кристальной чистоте" Сергея Мироновича. Теперь уже общеизвестны его барственные похождения в Ленинграде, его "увлечения" юными балеринами, его "шефство" над Мариинским театром, благодаря чему театр стали называть Кировским. В Ленинграде в первой половине 30-х гг. широкое распространение получила молва об оргиях-кутежах Кирова с женщинами, в частности во дворце, принадлежавшем до Октябрьской революции знаменитой балерине Матильде Кшесинской. В последнее время все чаще причину убийства Кирова связывают с "женским вопросом": ряд авторов называют - и не без оснований - любвеобильного Кирова "бабником", доказывают, что Леонид Николаев застрелил его из тривиальной ревности, из-за интимной связи с ним своей привлекательной жены Милды Драуле, официантки в Смольном, ставшей одной из любовниц партийного "хозяина".

Приведенные выше исторические факты (можно привести еще немало других) опровергают легенду о Кирове как о кристально чистой личности. Факты свидетельствуют, что Киров был обычным приспособленцем в жизни, в советское время преданно служил Сталину и, яростно используя свои ораторские способности и служебное положение в партии, "громил" противников и оппонентов Сталина.

Киров повинен во многих преступлениях коммунистического режима как активный их участник и проводник. Правомерно в связи с этим наконец всерьез поставить вопрос о возвращении Вятке, бывшему губернскому городу России, исконного исторического имени, как это уже давно сделано - и справедливо - в отношении Санкт-Петербурга, Перми, Екатеринбурга, Самары, Нижнего Новгорода, Твери, Владикавказа и некоторых других городов. Тем более что Сергей Миронович в Вятке никогда не жил и едва ли когда-либо бывал. Свой родной уездный городок Уржум Вятской губернии он покинул в ранней юности, утеряв с ним всякую связь. И главное: абсолютно никаких заслуг перед городом Вяткой и вятичами у Кирова нет и не было...