- Один царь болел и не мог прийти ко Христу за исцелением. Тогда послал он Анания, который должен был запечатлеть лик Спасителя на холсте. Но Ананий не сумел, ослепленный сиянием Божественной славы, ярким светом, исходившим от Господа. Видя его бессмысленные потуги, Иисус сжалился, взял в руки плат, прижал к Своему лицу, и запечатленный образ стал первым Нерукотворным Спасом, с сухой, заметьте, и широкой бородой. Другое предание гласит: благочестивая Вероника пригласила Христа в свой дом, подала Ему воды, Он умылся, приложил полотенце к лицу, и так проявился второй образ Нерукотворного Спаса, Спас - мокрая борода...
Так своеобразно ответил на вопрос: “Почему на одних иконах у Христа восточный тип лица, а на других европейский?” - московский гость проходившего в вятском селе Великорецком I Всероссийского съезда иконописцев, реставратор и иконописец Игорь Шуршаков. Оговорившись, правда, что для православия существенной роли не играет, кустистая борода или остроконечная. И вообще, “Спас - мокрая борода” - это больше для журналистов. А для коллег-иконописцев - разговор об индивидуальных особенностях художника, силе мастерства и умения, подкрепленный тезисом: “Чем уже канон, тем шире простор для творчества”. Глобальных задач на этом съезде никто перед собой не ставил, но от проблем современной иконописи не открещивались - когда еще доведется собраться. Да и наболело...
- В Москве иконописную мастерскую в любом подвале готовы открыть. Обучают все кому не лень, кто хотя бы какие-то навыки получил. Возможности продавать свои работы нет, уровень слабый - пойду-ка я преподавать! А что - стабильный заработок, не надо творчески расти, не надо по лавкам носиться... Просто панацея, и только!
Я уже не первый год в иконописи, если официально считать, в девяносто первом начал работать в Софрино, потом в иконописной секции Союза художников России был членом художественного совета. Приходилось видеть, что “притаскивают” на худсовет: уровень работ различный, многие просто не представляют, что делают - кто в лес, кто по дрова. А бывают и совсем неподготовленные люди, по принципу - а пойду-ка я в художники. Сел, нарисовал и все - второй Дионисий, Шилов или кто там еще поближе...
Спасение - иконная лавка, она дает возможность выжить сильнейшему: принесли, поставили - и, как говорится, рынок ставит все на свои места. Коммерциализация жизни, никуда от этого не денешься. Повыше уровень - покупают, пониже - не берут. Но когда работаешь в одиночку, глаз замыливается. Взгляд со стороны - большое дело. Чем и хороши выставки, где главное не прославиться или заявить о себе, а увидеть себя на уровне других художников. Один золото великолепно кладет, второй прекрасно композицию выстраивает, у третьего цвет хороший. И съезды такие, как в вятском Великорецком, в творческом плане обещают дальнейшее развитие...
- Отправляясь в Вятку, что-нибудь о вятской школе иконописи слышали?
- Лучше знаю ярославскую, рыбинскую, екатеринбургскую, чаще пересекался. А наиболее сильной, как ни странно, оказалась брестская. Я был поражен уровнем мастерства, тем, как они работают с минералом, с красками. Там же свои сложности, а не просто растер и положил. Каждый минерал трется до определенной консистенции, подложки цветные нужно знать, какой камень на что положить, чтобы минерал зазвучал... И техника была потрясающая.
Как самые лучшие иконные мастерские выделю вот эту брестскую и ту, что работает при Воскресенском женском монастыре в Екатеринбурге. Но это не значит, что где-то в Нижнем Новгороде хуже, просто я их не видел. Может быть, они настолько хороши, завалены заказами и все у них идет замечательно, что ни на выставках, ни на съездах появляться их представителям не надо...
- А свои университеты иконописи вы где проходили и как?
- В процессе работы. Начал в девяностые годы, тогда еще не было ни Свято-Тихоновского, ни Богословского институтов. Мне показали что-то на скорую руку, а дальше развивался уже самостоятельно и по ходу дела, с миру по нитке собирая. Чего-то еще не знаю, из литературы вытаскиваю, наталкиваясь на какие-то отрывочные сведения. Использовать в нашем деле литературу, даже очень специальную, как самоучитель нельзя. Потому что многие секреты старой иконописи прежние мастера просто берегли друг от друга. Для себя что-то записывали, как конспект, но подробной рецептуры, как, например, сварить ту же олифу, не существует. Шли же обязательные добавки, но процентный состав никто точно не указывал. Просто возьми котел, положи туда того, положи другого, а сколько того и сколько другого, не указано, все в процессе работы открывается. С кем-то пообщался, посидел кулуарно, на мастер-классе или на “круглом столе” поговорил, вот тебе кто-то что-то и раскрыл. А просто так подойти к человеку, спросить: “Как ты это делаешь?”, никто заниматься с тобой не будет...
- Съезды иконописцев, подобные состоявшемуся в Великорецком, - это ведь совсем не кулуарно. Молебен был на берегу реки Великой, торжественное открытие, благословение настоятеля Николо-Великорецкого монастыря игумена Тихона Меркушева, те же “круглые столы”, мастер-классы, доклады, поездки в Суну и Рябово...
- Я привез несколько своих работ, подготовил обзорный доклад. Причем упор сделал не на то, что люди прочитают и без меня, а на то, что считаю важным в построении лика. Откуда, условно говоря, в иконе это пошло: удлиненный нос, брови такие, а не другие. Именно техническая сторона прежде всего бросается в глаза, когда я вижу икону и начинаю понимать, что человек, который ее принес, пытался сказать, знает он важные, принципиальные вещи или не знает.
Словом, все важно: краткий экскурс по школам иконописи, техническая сторона, наглядный показ. А важней всего духовные начала: как-никак под окормлением церкви, батюшка рядом. Без веры икону не напишешь...
- А напишешь - и под оклад?!
- Оклады - старая традиция. Сам беру серебряные, украшаю камнями, жемчугом. Еще игумен Симеон, знаменитый наш иконописец, которого на Западе Дионисием двадцатого столетия называют, говорил: “Возьмите икону, закройте ее окладом и поместите в киот...” Считается, что оклад отсекает все лишнее, и внимание молящегося концентрируется исключительно на лике и на руках святого, изображенного на иконе. В то же время оклад, богато украшенная риза - это знак глубокого почитания образа, уважения к нему. К тому же и защитные функции выполняются: образ предохраняется от повреждений, потертостей, копоти, чисто механических воздействий...
- Долгое время плоское письмо считалось незыблемым иконописным каноном, но в последнее время все больше стало рельефных икон...
- Я предпочитаю гладкопись, тончайшие мазки, палехские мастера по сей день работают на более густо замешенных красках и “лепят” рельеф. А берешь старую палехскую икону, грамотную и высокого уровня, и видишь: объемный лик даже чуть напоминает камею. Когда молишься, пламя свечи или лампадки колеблется, и лик оживает, начинает “играть”. В современных иконах такого нет, они прямые. А я люблю старые иконные доски, выгнутые, при свете свечи образ на них не просто оживает - живет. Мне еще монахиня Елизавета Крючкова, пережившая разгром Марфо-Мариинской обители, рассказывала - она-то всегда при свечах молилась: “Выключу свет, зажгу свечу и уже чувствую икону, понимаю, молитвенный образ или нет, хорошо написан или плохо...” Это картину при свете электрическом да дневном рассматривают, выявляя ошибки, а икона другое, особенно старинного письма...
- Какие самые старые иконы были в ваших руках? И накладывает ли общение с ними на последующую работу, уже современную?
- Иконы пятнадцатого-шестнадцатого веков реставрировать практически не приходилось. Был один случай, когда принесли икону шестнадцатого столетия, но она была настолько сильная по энергетике, что я, подержав ее в руках, посоветовал владельцам оставить все как есть, зафиксировать в Мосреставрации. В своей же работе иду от восемнадцатого века, от девятнадцатого, невольно перенося на новодел цветовую гамму, технику того времени, олифление. Очень люблю янтарный лак, он дает чуть желтоватую пленку и не так бросается в глаза, то икона нового письма. А современной химии боюсь, хотя в продаже и много самых разнообразных лаков. Просто некоторые минералы капризны, буквально один атом углерода добавляется, и дорогой синий камень превращается в дешевый малахит за счет окисления, с этим ничего не сделаешь.
- Бум “черных досок”, о которых писал Владимир Солоухин, прошел?
- Иконы для реставрации я обычно брал в Измайлове, отправлялся туда как на работу. Оклады собирать там начал, старые иконы. И с кем ни поговоришь: “Солоухин, “Черные доски”... Просто нездоровый интерес вызвал писатель своей книгой, все через это прошли, полагая: сейчас приду, куплю за сто рублей “доску” у “доскаря”, “раскрою”, а там если не Рублев, то Матвей Ушаков уж точно. Я и сам снимал по два слоя, по три, когда стажировку проходил в Мосреставрации, но таких ранних вещей не “открывал” ни разу. Но и без того столько “убитых” икон осталось, что дай Бог отреставрировать их до конца дней своих. Жена говорит: “Не трясись ты над каждой, делай, пока еще в силе, пока глаза видят, “Купину” палехскую...”
Она права: там детали мельчайшие, сейчас осилю, а будет семьдесят - не потяну. Время дорого, потому и отношусь ко всему с юмором, ни в какие игры не лезу. Люди не ангелы. Чем ближе к Богу, тем больше искушений, и власть поражает жестокосердием, но они сами по себя - я сам по себе...
Казалось бы - не самая активная жизненная позиция для члена Международной федерации художников и Международного художественного фонда, участника I Международного фестиваля российского искусства в Чикаго (США) и 30 выставок в России и за рубежом, таких как “Русские художники православной церкви” в Российской академии художеств, “Современная русская икона” в “Рерих-центре” г. Дели (Индия) и других. Но однажды Игорь Шуршаков привез из небольшого селения на границе Владимирской и Ярославской областей три храмовых иконы Николая Чудотворца. Одну из них, деревенского масляного письма, уже отреставрировал и передал Данилову монастырю. А недавно пришло известие: Никола, переданный им в монастырь, мироточит...

Николай ПЕРЕСТОРОНИН, "Вятский край"

Источник: http://www.vk-smi.ru/archiv....esh.htm